Маленькие заложники бюджета

Детская смертность от онкологических заболеваний находится на втором месте после смертности от травм. Понятно, что уберечь ребенка от травм сложно. С онкологией – как бы это глупо ни звучало, но факт – куда проще. Денег бы только. Для стандартного программного лечения одного ребенка со злокачественным новообразованием требуется 500 тыс. рублей. Если предполагается высокодозная полихимиотерапия, трансплантация костного мозга, органосохраняющая операция – эта сумма в 2 раза больше.

 

То, что рак неизлечим, – устаревшее заблуждение. Главное, обнаружить заболевание на начальных стадиях. Сегодня спасают до 80% детей, больных лейкозом. При ретинобластоме – опухоли глаза – выздоравливает до 95% детей, причем во многих случаях без удаления глазного яблока и даже с частичным сохранением зрения. Детям с опухолями костей удается до 70–75% сохранить жизнь и до 90% выполнить органосберегающее хирургическое лечение. То есть, если 20 лет назад всем детям выполнялись калечащие операции, то сегодня это казуистика.

 

Увы, далеко не всегда удается распознать заболевание на начальной стадии, так как во многих регионах детские онкологические службы попросту отсутствуют. К великому сожалению, смертность от злокачественных заболеваний занимает второе место после несчастных случаев. По последним статистическим данным, на 100 вновь выявленных больных в России приходится 40 умерших (в Москве – 29, в регионах от 40 до78). Цифры свидетельствуют о серьезных проблемах в оказании профессиональной помощи этому тяжелому контингенту больных. Кроме того, большое значение имеет финансовое состояние семьи заболевшего ребенка: у родителей, узнавших, что их ребенок болен, часто нет денег, чтобы из глубинки добраться до Москвы или Санкт-Петербурга. Нет денег на безумно дорогие лекарства – хотя они, вроде бы, должны отпускаться бесплатно для всех больных детей, но, опять-таки увы, бюджетных средств на эту статью расходов катастрофически не хватает. Все это крайне отрицательно сказывается на результатах лечения.             

 

Ко всему прочему престранным образом онкология вдруг выбыла из национальных приоритетов по здравоохранению (хотя и была названа в сентябре прошлого года Владимиром Путиным в числе приоритетов). По словам председателя комитета Госдумы по охране здоровья Татьяны Яковлевой, 40% онкологических больных не входят в программу дополнительного лекарственного обеспечения, в то время как лечение онкологического заболевания в среднем стоит около 40 тыс. долларов в месяц. Но больной, не дошедший до стадии инвалидности, не имеет права на современное лечение.

 

"Ужасно, когда врач знает, что существуют методы терапии и лекарства, которые могут спасти больного, но не имеет возможно­сти их использовать", – говорит главный онколог Татарстана профессор Рустем Хасанов.

 

"Мы могли бы ровно через 2 года ввести в строй детский онкологический институт, при условии выделения необходимых для этого 1,5 млрд рублей в год. Сейчас мы получаем 400 млн рублей в год, это значит, при удачном стечении обстоятельств стройка будет завершена только через 8 лет! Здание онкологического центра находится в аварийном состоянии, и если придется его закрыть, то это будет катастрофа", – говорит директор Российского онкологического научного центра им. академика Н.Н Блохина РАМН академик Михаил Давыдов. – Фундаментальные исследования в центре фактически не финансируются государством. Большое количество исследований мы проводим на деньги, выделяемые в качестве грантов Противораковым институтом Филадельфии. Молодые специалисты уезжают за границу, там хорошие условия работы, достойная зарплата, мы не можем удерживать их здесь".

 

И все же российские онкологи, несмотря на все эти унизительные проблемы, продолжают работать – спасать детские жизни. Сейчас это единственный в России и крупнейший в Европе НИИ детской онкологии и гематологии, ежегодно принимающий более 400 детей с впервые выявленными злокачественными новообразованиями.

 

Многие больные, обратившиеся сюда за помощью, на "амбулансе", т.е. получают лечение амбулаторно, приезжая на процедуры в стационар одного дня, так как коек для всех в клинике, рассчитанной только на 100 человек, не хватает. 50% всех пациентов – иногородние. Родители больных детей готовы на любые жертвы: продают квартиры, чтобы приехать в Москву, на весь курс лечения – полгода и более – они остаются рядом с детьми. Помогают врачам и медсестрам, выполняют обязанности уборщиц, спят у детских кроваток на раскладушках. Благодаря спонсорской помощи в НИИ был оборудован специальный жилой блок, в нем есть спальни, гостиная с телевизором, кухня, туалет и душевая комната. Увы, блок рассчитан всего лишь на 7 человек.

 

За время существования НИИ удалось спасти тысячи детей, но их могло бы быть в разы больше, если бы был достроен детский онкологический центр на территории РОНЦ им. Блохина. Детский онкологический центр начали возводить в 1993 г., а в 1998-м стройку заморозили. Пять корпусов, в которых должны были располагаться лечебные отделения, научные лаборатории, конференц-залы и пансионат для реабилитации детей с родителями, ныне заброшены. За время этого долгостроя много раз сменились правительства, и всякий раз объявлялось, что открытие Детского онкологического центра – первоочередная задача, но строительство так и не возобновилось до сих пор.

 

И вот полной неожиданностью для РОНЦ стало недавнее решение правительства России о строительстве детского онкоцентра на базе Института детской гематологии, являющегося одним из подразделений Российской детской клинической больницы Минздрава. Совершенно не понятно, чем руководствовались стратеги Минздравсоцразвития? На завершение строительства детского центра РОНЦ нужно 3 млрд рублей, а на строительство нового – в 4 раза больше.

 

Кроме того, нельзя забывать, что онкология, тем более детская, это мультидисциплинарная наука – где взять кадры для нового центра? На подготовку детского онколога требуется как минимум десять лет специализации в среде самых опытных профессионалов. Так что быстро подготовить группу сколь-либо опытных специалистов не представляется возможным.

 

Чтобы это понять, достаточно посмотреть, как готовят будущих педиатров по детской онкологии в медицинских вузах России. На пятом курсе студентам один день читают лекции по лейкозам, на шестом – три дня по детской онкологии. "Практически никто из молодых дипломированных врачей не приходит на наше отделение в рамках повышения квалификации, – говорит доктор медицинских наук, профессор, заведующая отделением детской онкогематологии Маргарита Белогурова из Санкт-Петербурга. – Ни одного педиатра и хирурга с курсов повышения квалификации, которые врачи проходят один раз в пять лет, мы на нашем отделении много лет не видели. Чему же удивляться, когда к нам поступают дети с запущенными опухолями. Родители ходят по врачам в поликлинике, бьют тревогу, но их не слушают". Интересно, что между комитетом по здравоохранению правительства Санкт-Петербурга и Территориальным отделением Фонда обязательного медицинского страхования существует соглашение, согласно которому стационар должен пролечить онкологического больного за 17,4 дня. Только в этом случае стационар получит деньги от страховой компании. "Это абсурд, здесь просто Кафка отдыхает: мы выписываем онкологического ребенка через 17, 4 дня, а на 18-й день оформляем новую историю болезни. Занимаемся бумаготворчеством при том, что иногда ребенку надо находиться в больнице не менее 6–9 месяцев", – говорит Белогурова.

 

Такое возможно, наверное, только в России. Несмотря на весь этот чиновничий абсурд и равнодушие властей, врачи не просто выживают сами и помогают выжить своим маленьким пациентам, но даже умудряются двигать науку дальше, предлагая государству экономию бюджетных денег, изыскивая способы удешевить лечение рака.

 

Так, специалистами в НИИ детской онкологии и гематологии РОНЦ разработан метод специальной обработки стволовых клеток. Любая мать готова поделиться с больным ребенком своими стволовыми клетками, которые необходимы для восстановления организма после химиотерапии. Однако стволовые клетки родственного донора губительны для иммунной системы больного. В отделении химиотерапии, реанимации и трансплантации костного мозга НИИ детской онкологии научились обрабатывать материнские СК, после чего больной организм ребенка начинает воспринимать их как свои собственные. Если учесть, что в России нет федерального донорского банка, а покупка за рубежом донорских СК обходится в 20 тыс. долларов за порцию, то выгода для бюджета очевидна. Вопрос лишь в том, будет ли она очевидна для чиновников?